Помощник хирурга - Страница 108

108

никто не способен сохранять мужество постоянно, а испытывая крайние мучения можно не выдержать и начать истошно вопить, превратившись в забитое животное, и желая сделать любое признание, которое в данный момент требуется. Он надеялся, что сможет выдержать. Такое развитие событий казалось возможным, особенно если запастись злостью и презрением. Но он был рад, невероятно рад, что теперь у него есть тёмно-зелёный пузырёк, который может предоставить ещё один выход.Без всяких сомнений, привязанность Стивена к жизни была уже не настолько сильна, как во времена Порт-Маона, когда, не считая страсти к политическим интригам, он всем сердцем принадлежал Диане. Но конечно же ему не хотелось отдавать богу душу в убогой комнате пыток, окруженным низким возбуждением палачей и потоками ненависти — ведь мучители находят оправдание в ненависти к своей жертве, и конечно же, эта ненависть становится обоюдной. Диана Вильерс... Во время происшествия в Порт-Маоне они не были помолвлены, Диана жила с Ричардом Каннингом, но просто удивительно, какой поддержкой она для него оказалась – своего рода путеводной звездой, твёрдо указывающей верное направление, чья роль, однако, сильно уменьшилась, когда власти Дианы над ним пришёл внезапный конец.

Он всё больше думал о ней по мере приближения к Парижу. Конечно, она обитала там, в отеле де-ля Мот, а не в пригороде. Немалых трудов стоило переместить Диану от скопления самых модных лавок в мире после столь долгого от них воздержания и хотя очевидно, что она никогда не расстанется со своим большим бриллиантом, стоящим целое состояние, то продав другие её драгоценности можно было кутить ещё долгие годы. Её связь с ним, если брать в расчет Париж, являлась крайне незначительной — как с попутчиком, как доктора с пациенткой, не более. И даже если полиция знала больше, в чём он сомневался, жизнь под протекцией ля Мота уберегла её от всего, кроме формальных запросов, с которыми она умела управляться. По его мнению, репутация французской полиции, исключая уголовные расследования, была раздута. Он находил ее достаточно медлительной и неумелой, нерешительной, если к делу оказывалось причастно обеспеченное лицо, ограниченной в средствах, не способной достойно соперничать, и зачастую коррумпированной.

Движение в обе стороны стало плотнее. Мысли Стивена вернулись к анализу возможных причин их текущего положения, вероятных вариантов защиты. Собственный арест он мог понять, но казалось, что Джек и юный Ягелло в оборот попали скорее случайно. Если только... разум перебирал возможные предположения, не находя ни одно достаточно убедительным.

После Версаля, где поток транспорта стал ещё плотнее, Дюамель запер двери кареты изнутри.

— О боже, — прогоняя дремоту сказал Джек, — мне нужно выйти.

— И мне, — поддакнул Ягелло.

Дюамель колебался, вертя ключ в руках и выглядывая из окна, ведь та же самая насущная нужда терзала и его. Однако сейчас ничего нельзя было поделать. Клонящееся к закату солнце позолотило дорогу, забитую экипажами и бредущими по обочинам людьми, не было видно ни кустика, ни единого укрытия, за которым можно спрятаться. Он крикнул форейторам ехать быстрее, а эскорту — расчистить экипажу путь.

— Теперь уже недолго, — с волнением воскликнул француз, продемонстрировав первую по-настоящему человеческую эмоцию за всё путешествие, и юркнул обратно в свой угол, прижимая руки к многострадальному брюху и плотно стиснув бледные губы.

Для чего брать Джека под арест? Стивен никак не мог понять. Он помнил всеобщий ропот, который поднялся при взятии под стражу и почти наверняка убийстве капитана Райта в 1805. А ведь бедняга Райт был всего лишь коммандером, тогда как Джек — настоящий пост-капитан с выслугой. Пусть не такая уж и шишка, не адмирал, но человек достаточно значимый, чтобы обеспечить подобающее к себе отношение, если только у тюремщиков нет довольно убедительного повода. Что до самого Стивена, то в научных кругах его имя было вполне известно.Конечно, он и близко не обладал репутацией Деви*5] в Европе, но даже так... Если бы только можно было сделать своё присутствие гласным, это бы уже послужило достаточной защитой.

Хотя, конечно, в случае с ним нужный повод найти гораздо проще. Он всегда был готов к тому, что его раскроют. С некоторым удовлетворением Стивен подумал, что во время своего визита в Париж им так и не удалось поймать его даже на малейшем нарушении строгого нейтралитета.

Однако это чувство не продержалось долго. Всё решал повод, а некоторые лжесвидетельства и вымыслы быстро бы его обеспечили: герцога Энгиенского поймали с поддельными документами, а это была во много раз более важная персона, чем Стивен. Это следствие того, что диктатуры до смешного чувствительны к общественному мнению, которое они постоянно попирают. Им всегда требуется быть правыми, морально непогрешимыми. В этом была одна из причин того, что тем, кому довелось быть изуродованными во время допросов, редко удавалось остаться в живых, не важно, выдали они данные или нет. Сколько на самом деле им известно? И кто эти люди? Ему вспоминался каждый полунамёк, смущение адмирала, отношение Дюамеля к пленникам, текущий ход войны по статьям в Moniteur, лица людей, которых они видели, обрывки услышанных бесед. Экипаж уже давно пересёк реку, и доктор старался проследить путь по освещёнными фонарями улицам Парижа. Определив, какая из тюрем из уготовлена, он бы многое понял. Дюамель издал сдавленный стон.

Экипаж проехал поворот, который привёл бы их к Фэзандери и Стивен кивнул. По крайней мере, пока они не пленники генерала Дюмениля. Возница не стал пересекать реку, чтобы отправиться к Консьержери, миновал Шатле, и наконец, стремительно свернув налево, что вызвало ещё один сдавленный стон, остановился в тёмном внутреннем дворе, который мог принадлежать только Тамплю, хотя в темноте строения казались искривлёнными и странным образом деформированными. Тампль — самая настоящая тюрьма, но по крайней мере не армейская.

108