Руссо медленно повернул голову к Джеку, который и вправду выглядел ужасно бледным, и какое-то время его рассматривал.
— Но у нас нет хирурга, сэр, — наконец произнёс он. — Последний ушёл три недели назад. А ведь когда-то было целых семь человек, да ещё и аптекарь. Ох, как мне жаль.
— Тогда передайте наилучшие пожелания заместителю коменданта и скажите, что я буду рад пообщаться с ним когда ему будет удобно.
Удобно оказалось гораздо раньше, чем ожидал Стивен. Руссо вернулся через несколько минут и повёл заключённого под конвоем из пары солдат вниз по множеству пролётов и лестниц.
Тюремщик был по-прежнему мрачен, но повернув за один из многочисленных углов, остановился и, указывая на прорезанную в каменной толще дыру, сказал:
— Тут раньше лежали гробы, до того как мы их отправляли. Шагайте, сэр. Когда-то у нас и гробовщик свой был, работы ему хватало каждый божий день.
Обращение с ним заместителя коменданта оказалось сухим и формальным, но ничуть не грубым или деспотичным, и через какое-то время Стивен уловил в нем нечто почти примирительное, какое-то скрытое неудобство, которое он и ранее замечал у разных людей во Франции — это возможно не осознаваемое до конца чувство неуверенности или сомнений в том, на правой ли ты стороне. Чиновник выразил сожаление в связи с отсутствием хирурга и согласился, что оного можно пригласить со стороны.
— Хотя раз вы и сами медик, — сказал он, — я могу тут же отправить за лекарствами, если вы согласны лечить пациента.
Однако Стивен хотел совсем другого.
— Вы очень добры, сэр, — сказал Мэтьюрин, — но в текущей ситуации я бы не хотел принимать на себя ответственность. Капитан Обри очень влиятельный человек в своей стране, его отец член парламента, и мне бы крайне не хотелось нести ответственность за любое несчастье. Я думал, что можно позвать доктора Ларрея...
— Хирурга императора, сэр? — Комендант вскочил. — Вы это серьёзно?
— Мы учились вместе, сэр, и он недавно присутствовал на моем выступлении в Институте, когда мне выпала такая честь, — просто сказал Стивен и заметил, что удар попал в цель. — Но судя потому, что я прочёл в Moniteur, он пробудет до конца недели в Меце. Возможно, найдётся какой-нибудь местный доктор?
— В конце улицы живёт доктор Фабр, — сказал комендант. — Я за ним пошлю.
Доктор Фабр оказался очень молодым, недавно отучившимся, застенчивым и весьма обходительным. Он тут же явился, и комендант по какой-то причине, вероятно чтобы подчеркнуть престиж тюрьмы, ошеломил юнца сообщением, что Стивен — птица большого полёта.
Поднимаясь наверх, Фабр признался, что на самом деле пропустил лекцию доктора Мэтьюрина в Институте, однако смог ознакомиться с рефератом. И был очень впечатлён созвездием собравшихся там светил, включая его бывших профессоров доктора Ларрея и доктора Дюпюитрена. Он имел честь быть знакомым с месье Гей-Люссаком, прошептал доктор уже у самой двери.
Фабр осмотрел пациента, согласился с диагнозом доктора Мэтьюрина и прописанными микстурами, тут же поспешно их приготовил и откланялся, неся в руках бутылочки, пилюли и таблетки. Перед уходом коллеги немного поболтали, в основном о медицинском и философском мире Парижа, и Стивен, как бы невзначай, упомянул свои публикации и имена знаменитых учёных, которых знал. Непосредственно перед прощанием Стивен сказал:
— Если встретите кого-то из них, непременно передайте от меня привет.
— Конечно! — воскликнул юноша. — Каждый вторник, к примеру, я вижу доктора Дюпюитрена в отеле Дьё. А иногда и доктора Ларрея, правда издали.
— А не знакомы ли вы случайно с доктором Боделоком, акушером?
— На самом деле, знаком. Брат моей жены взял в жёны племянницу его сестры. Мы с ним почти родня.
— Вот как? Я консультировался с ним, когда в последний раз приезжал в Париж и оставил ему на попечение свою пациентку, леди-американку. В том случае могли возникнуть осложнения при родах из-за долгого морского путешествия. Насколько я помню, он был несколько обеспокоен.
Если вам доведётся с ним свидеться, будьте так добры, спросите о той даме — случай весьма любопытный. А вернувшись в пятницу, чтобы проверить нашу дизентерию, если вас не затруднит, захватите для меня полдюжины лучших стеклянных ампул Мишеля.
— Как я рад, что дело выгорело, — сказал Стивен, слушая стихающий звук шагов на лестнице. — Мерзкий вышел разговор, и я удивляюсь, что юноша не возмутился. Но по крайней мере, теперь вероятность, что мы тихо покинем этот бренный мир, стала гораздо меньше. Никогда не существовало группы более болтливой, переплетённой и тесной, чем парижские врачи, а раз теперь о нашем присутствии стало известно... Ну же, проглоти эту большую таблетку, дорогой, и завтра почувствуешь себя лучше. Возможно, даже пригубишь немного кофе, того самого кофе, который нам ещё предстоит добыть.
Вернулся Руссо, проводив доктора Фабра, и Стивен сказал ему:
— Непременно, мы пошлём за едой. Вопрос только, куда? Этот джентльмен, — указывая на капитана Обри, — должен съесть свежеснесённое яйцо, да и овсянка и рис на воде должны быть самыми свежими. А мне бы хотелось горячего кофе.— Никаких проблем, — ответил страж. — Я знаю местечко в сотне ярдов отсюда: вдова мадам Леиде готовит в любое время и есть выбор вин.
— Тогда отправляем вас к этой вдове. Свежее молоко и обычный хлеб этим джентльменам, кофе и круассаны для меня. Кофе покрепче, если можно.
Руссо не обратил внимания на последнюю фразу, занятый своими мыслями.
— Кто-то предпочитает заведения Вуазена, Рюля и подобные — некоторым нравится вышвыривать деньги из окна. Я не хочу навязывать кому-то своё мнение, никто не скажет, что Руссо кому-то что-то навязывал. А вкусы ведь разные. Последний джентльмен тут, и это тоже был важный джентльмен, отправил Руссо к Рюлю, позвольте вам доложить, и что же случилось? Он умер от пневмонии в этой самой постели, — указав на кровать и похлопав по покрывалу. — Помер в тот самый день, когда вы прибыли, сэр, вы наверное заметили, что кровать ещё не остыла. Это мне напомнило, что я ему обещал доску для уборной, простите мне такие разговоры. Последняя выпала, ведь он всегда был неуклюж, а с обострением ревматизма под конец вообще согнулся пополам, да покоится его душа с миром.