Помощник хирурга - Страница 87

— Я так и знал! — наблюдая за приближающейся с «Ариэля» шлюпкой сказал адмирал мистеру Торнтону. — Я верил в него и знал, что он справится. Всё вышло просто прекрасно — как я и предполагал!В самой шлюпке царила мёртвая тишина: Джек был измотан, не столько по вине забот, связанных со снятием «Минни» с мели, бессонных ночей, морального напряжения и возни с официальным рапортом, а скорее из-за исключительной болтливости полковника д’Ульястрета. Полковник не говорил по-английски, но французским владел бегло, очень бегло, и болтал просто без умолку.

Джек не слишком знал язык, но как минимум понимал о чём идёт речь и, выполняя просьбу Стивена о том, что гостю следует уделить максимум внимания, часами изо всех сил старался не потерять нить беседы, а в изредка возникающие паузы вставлял подходящие замечания, которые, как он считал, являлись французскими, вроде «священное имя собаки», «дайте глянуть» и «синий живот».*1] Часами, на которые Стивен предпочёл бросить друга ради общения с новыми каталонскими пассажирами «транспортов». Сейчас, однако, полковник был нем. Даже во время мира оставаясь франтом, он, как многие солдаты, считал, что существует прямая связь между военным мастерством и безукоризненностью мундира. Его собственный ужасно пострадал из-за балтийской сырости: пурпур окантовки стал напоминать осадок со дна винного бочонка, кружева потускнели, кисточка на одном ботинке оторвалась, а хуже всего, вероятно, было то, что на мундире отсутствовали знаки различия, соответствующие его нынешнему званию. В трубу он разглядел выстроившуюся на палубе флагмана блистающую шеренгу алых с белыми лентами пехотинцев, офицеров в парадных высоких шляпах и величественного адмирала в голубом с золотом облачении. Стивен заметил, что крёстный чувствовал себя неловко, был недоволен и готов обидеться при малейшем проявлении неуважения. Задумчивое выражение лица его несколько смягчилось когда флагман начал салютовать, в этот раз персонально для одного человека и Стивен заметил, что крёстный считает стреляющие пушки, одну за другой: на тринадцатой он разомлел, четырнадцатая и пятнадцатая, обычно салютующие особо важным персонам или полным адмиралам, заставили полковника важно кивнуть. Выражение лица, однако, всё ещё оставалось напряжённым и Стивен знал, что тот не расслабится полностью, пока на борту его не поприветствуют в манере, которую он сам сочтет подобающей, пока не устроят приличный обед и пока по крайней мере пинта вина не станет плескаться под его потрёпанной портупеей.

— Мне следует обнять адмирала? — шёпотом спросил он.

— Сомневаюсь, — ответил Стивен.

— Лорд Питерборник*2] обнимал моего деда, — сверля доктора взглядом, пробурчал полковник.

Шлюпку зацепили. Короткая заминка с подачей трапа, и прибывшие оказались посреди парадной флотской церемонии: свиста боцманских дудок, надраенной меди, бряцанья и лязга оружия морских пехотинцев. Тут был и адмирал, который, протянув приветственно руку, шагнул навстречу капитану Обри.

— Я так и знал, — сказал он. — Я знал, что так всё и сложится, знал, что вы справитесь!

— Вы очень добры, сэр, — ответил Джек. — Но я всего лишь сходил туда и обратно, не более. — И вполголоса, бросив многозначительный взгляд, добавил. — Заслуги стоит искать среди других людей. Теперь, сэр, permettez-moi de — как же это будет?

— Presenter? — подсказал адмирал.

— Благодарю, сэр. Presenter. Дон д’Ульястрет — адмирал Сомарез.Адмирал снял шляпу. Полковник вскинул руки для объятий. После незначительной паузы и к вящему удовольствию квартердека, адмирал расцеловал гостя в обе щёки, совершенно искренне заверил, что рад видеть его на борту и пригласил на обед — всё это на французском, который оказался несколько лучше, чем у Джека и конечно гораздо менее отвратительным, чем у самого полковника. Адмирал был родом с острова Гернси.*3]

Пусть адмиральский язык оказался подвешен на французский манер, но желудок уж точно остался английским. Полковник узрел обед, который едва ли уступал тому, что подают в Мэншн-Хаус.

Большая часть блюд казалась ему странной, что-то вовсе было несъедобным для паписта, ведь день-то пятничный. Его усадили по правую руку от адмирала, таким образом выказав больше почестей, чем присутствующему шведскому офицеру того же звания. И он чувствовал себя довольно раскованно, не чураясь крепкого словца или грубых манер, поедая корнеплоды и свежие овощи, стараясь не оскоромиться и отгребая сколь возможно мясо, зато вознаграждая себя вином и хлебом —опрокидывал стакан за стаканом наравне с адмиралом, хотя тот был вдвое его тяжелее.

За другим концом стола мистер Торнтон рассказывал Стивену как они тосковали, когда «Ариэль» ушёл. Тоска эта стала ещё острее, когда на рассвете пришёл куттер с новостями о том, что генерал Мерсье поднялся на борт «Минни».

— Вы толкуете о беспокойстве, — Джек смог вставить слово, когда в беспрерывном хохоте со всех сторон вокруг него возникла пауза. — Но как бы вы себя чувствовали, денно и нощно неся ответственность за столько тонкое, но очень важное дело, собственность короля, постоянный риск? Вот где настоящее беспокойство, как я считаю. Нас, морских офицеров, есть за что пожалеть.

Сидящие рядом одобрительно загалдели.

— Вы, юноши, можете болтать о своих заботах, — сказал адмирал, — но что бы вы сказали, окажись под вашей командой целая эскадра? Вам не понять. Однако я совсем забыл — Обри, вы ведь командовали на Маврикии, так что вам это знакомо. Пусть так, но у вас нет ни малейшего представления о мучениях при снаряжении балтийского конвоя, с пятью или шестью сотнями «купцов», а под закрытие навигации перед зимой даже под тысячу, когда сопровождать их попросту некому. Нет. Вы в своём духе, тихонько говорите о своих опасениях, получая всю славу и большую часть призовых.